«Сквозь память человечества плыву»

«Вальсок уходящего мая / В невольные слёзы вотру. / Прижмёмся покрепче, родная, / Полегче вдвоём на ветру. // А прошлое холодом дунет, / И травы запахнут, как мёд... / Но двадцать второе июня / Неюное сердце сожмёт» (Я. Бруштейн).

Это дата, которую достаточно просто произнести или написать – она подчиняет себе любую тему, беспощадно поворачивает мысленный взор ТУДА… Если 9 мая – праздник «со слезами на глазах», то 22 июня – день, когда «час истины пробил на наших часах» (А. Ахматова) и ничто уже не могло остаться прежним. В том числе и наш вуз.

…Солнечный июнь, госэкзамены, вручение дипломов, цветы и любовь, тысячи тысяч планов и надежд… И адский грохот с неба, невиданное нашествие с Запада, почти круглосуточно работающие военкоматы, повестки, митинги! «Как отнеслись мы, студенты, к этим событиям? На фронт!» (Ф.С. Царев, выпускник 1941 года). Общежитие и учебные здания передаются под военные нужды (потом часть вернут для возобновления учебного процесса); студенты и преподаватели – на фронт и на оборонные работы; вводятся продовольственные карточки; третьекурсники досрочно получают дипломы, а остальные… «Начало студенческой жизни <...> Нам предстоит трудиться на торфоразработках... Мокрые ноги, не успевающая сохнуть одежда, согнутые спины, сорванные ногти...» (К.А. Великосельская, выпускница 1946 года); «В маленьком двухэтажном здании на Нижегородской, где занимались немногочисленные студентки, конечно, не топили <...> Дров... не привезли, и завтра студентки идут за торфом, каждая должна принести двенадцать килограммов в собственном мешке (который им надлежит сшить из юбок, как они говорят)» ( В.С. Сорокин, преподавал в ИГПИ с 1942 года); «Институт фактически находился на самообслуживании студентов, и при всем том мы учились: слушали лекции, отвечали на семинарах, сдавали экзамены и зачеты, писали курсовые работы, занимались и научной работой» (М.М. Бизяева, выпускница 1945 года); «В круг наших непременных обязанностей входили не только занятия и подготовка к ним, но и рытье траншей, расчистка снега на аэродроме, уборка в бомбоубежищах, погрузка топлива на платформы и разгрузка их, работа на полях, “на торфу” и в подсобном хозяйстве института. <...> И все-таки жили не только бедой и отчаянием» (Л.А. Розанова, выпускница 1946 года).

А вскоре – появление студентов-инвалидов войны (фронтовиков, демобилизованных после тяжелых ранений). Или вот такое: «Мы проходили практику в хирургическом отделении, где лежали эвакуированные после блокады ленинградцы. Это было очень тяжело и страшно» (Г.А. Бурмистрова, выпускница 1945 года). Выпускники и преподаватели, павшие смертью храбрых – некоторые в первые же дни войны, как выпускники физмата (1939) А.М. Горев и А.И. Большов, или позже, как героические партизаны М. Удонов (погиб в плену) и В. Логинов (подвергся пыткам, расстрелян). Фронтовой корреспондент поэт В. Кудрин (студент ИГПИ)… Десятки, сотни имен – и множество удивительных судеб выживших, ведь страшная война перевернула мир,  навсегда изменив русло миллионов жизней. Преподаватель послевоенного филфака А.В. Исаев, например, долго хранил «похоронку» на себя, полученную его родителями. Летом 1942 года он, тогда совсем юнец, похитил у немцев, захвативших его родную Псковщину, винтовку и карабин и ушел к партизанам – взрывать мосты и пускать под откос поезда с оружием и боеприпасами. Был ранен, доставлен на «Большую землю», лишился ног (ампутация), товарищи посчитали его состояние безнадежным и доложили, что умер… А он выжил, получил высшее образование, защитил кандидатскую – и учил студентов ИГПИ истории русского языка!

Сколько таких историй, сколько испытаний! Очень многие фронтовики не любили рассказывать о том, что пережили – потому что прошли через земной ад и знали цену каждого солнечного утра или тихого мирного вечера, каждого прожитого мгновения. Учившийся до войны на вечернем отделении литературного факультета ИГПИ поэт Михаил Дудин так выразил это чувство жизни в своих потрясающих «Соловьях»:

И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлебываясь в собственной крови,
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине –
У нас сегодня пели соловьи».

И у него же есть стихотворение «Вдогонку уплывающей по Неве льдине», где лирический герой, которого шатает в блокадном Ленинграде «от голода, от горя, от тоски», встречает весну («ей было горя мало до этих бед») и ледоход. А дальше следует исчерпывающий ответ, почему об этом НАДО ПОМНИТЬ. ВСЕГДА.

…Разбитый на куски,
Как рафинад сырой и ноздреватый,
Под голубой Литейного пролет,
Размеренно раскачивая латы,
Шел по Неве с Дороги жизни лед.
И где-то там
Невы посередине,
Я увидал с Литейного моста
На медленно качающейся льдине —
Отчетливо
Подобие креста.
А льдинка подплывала,
За быками
Перед мостом замедлила разбег.
Крестообразно,
В стороны руками,
Был в эту льдину впаян человек.
Нет, не солдат, убитый под Дубровкой
На окаянном «Невском пятачке»,
А мальчик,
По-мальчишески неловкий,
В ремесленном кургузном пиджачке.
Как он погиб на Ладоге,
Не знаю.
Был пулей сбит или замерз в метель.
...По всем морям,
Подтаявшая с краю,
Плывет его хрустальная постель.
Плывет под блеском всех ночных созвездий,
Как в колыбели,
На седой волне.
...Я видел мир,
Я полземли изъездил,
И время душу раскрывало мне.
Смеялись дети в Лондоне.
Плясали
В Антафагасте школьники.
А он
Всё плыл и плыл в неведомые дали,
Как тихий стон
Сквозь материнский сон.
Землетрясенья встряхивали суши.
Вулканы притормаживали пыл.
Ревели бомбы.
И немели души.
А он в хрустальной колыбели плыл.
Моей душе покоя больше нету.
Всегда,
Везде,
Во сне и наяву,
Пока я жив,
Я с ним плыву по свету,
Сквозь память человечеству плыву.